Баффетт.РУ

Пришло время реструктурировать долги российских компаний. Если заемщики и кредиторы договорятся, второй волны кризиса не будет.

Ковенант стар как мир. Его заключали с Богом Моисей и пророк Мухаммед. Он, уже в виде манифеста, воодушевлял шотландских горцев на борьбу с англичанами в XVII веке. В начале XX века им вооружились американские юристы, занимавшиеся коммерческим правом. Ковенант — это клятва, или договор. Сейчас так называют ограничения, которые кредитор накладывает на заемщика. Ковенант гарантирует кредитору, что должник будет вести бизнес разумно и прикладывать все усилия, чтобы вернуть деньги. Если ковенант нарушен, кредитор может требовать погасить долг досрочно.

Ковенанты стали включать в кредитные договоры еще до Второй мировой войны. В России они появились не так давно. Типичный пример — валютные ипотечные кредиты. Российские банки выдавали такие кредиты, рассчитывая перепродать их иностранным финансистам. Чтобы те их купили, кредит надо было оформлять по западным стандартам, то есть включать в договор ковенанты. Например, такой: если стоимость квартиры падает ниже задолженности по кредиту, умноженной на некий коэффициент, то заемщик должен либо внести дополнительное обеспечение кредита (заложить дачу или вторую квартиру), либо сразу погасить кредит. По тому же принципу на фондовом рынке работает механизм под названием margin call — если вы купили акции в кредит, а они упали в цене, вас попросят довнести денег или других акций.

В 2000-е, когда сырьевая экономика России начала бурно расти, многие предприятия стали брать огромные кредиты за рубежом под экспортный доход. Компании экспортировали сырье — нефть, газ, металл, — и часть выручки шла на погашение кредитов, которые эти компании брали на развитие или на покупку активов. Ковенант предохранял западные банки от ценовых колебаний: если сырье подешевеет и выручка уменьшится, русские доплатят, были уверены финансисты. Осенью это и произошло — цены на сырье рухнули, и по всем кредитам надо было довнести залог.

Почти все российские компании, которые брали такие кредиты, оказались в техническом дефолте, говорит Виктория Борткевича из международной юридической фирмы Clifford Chance. Технический дефолт — предвестник полномасштабного дефолта, когда заемщик отказывается платить по обязательствам. Проблема в том, что в таком состоянии не только те, кто брал кредиты под экспорт, но и многие другие российские заемщики — ведь ковенанты бывают разными.

Богатые компании еще могут платить своим кредиторам, но остальным совсем не сладко — у них просто нет денег. И те и другие сейчас озабочены одним: каким образом реструктурировать эти кредиты без риска потерять все. По оценкам экспертов, в реструктуризации нуждаются не менее 20% корпоративных кредитов. Пессимисты говорят, что их гораздо больше, и пугают второй волной кризиса — массовыми и уже не техническими дефолтами. Если банки и заемщики не смогут договориться, начнутся банкротства и тех и других, что приведет к еще более глубокому спаду. Все это понимают и пытаются договориться между собой.

КРЕДИТНЫЕ МИНЫ

10 февраля этого года депутат Анатолий Аксаков обвалил курс евро к доллару. В интервью японской газете Nikkei он сказал буквально следующее, если верить агентству Bloomberg: «HSBC и несколько других западных банков обратились к нам с требованием пересмотреть условия кредитных договоров. Эта процедура может пройти в отношении почти всей задолженности российских банков и корпораций». Курс евро стал падать. Глобальные инвесторы испугались: крупнейшие кредиторы российских компаний — европейские банки, сейчас им не вернут деньги, у этих банков начнутся проблемы, пора выходить из евро. Общий объем внешних долгов российского бизнеса — около $400 млрд.

В тот же день Аксаков сказал, что его неправильно истолковали. Опровержение было необходимо: в тяжелые февральские дни любые сомнения в устойчивости чего-либо где-либо приводили к снижению цены на нефть, а это было критично для России. Рынки сделали вид, что депутату поверили. Впрочем, его первое заявление — то самое, которое процитировал Bloomberg, — звучало очень правдоподобно. Действительно, начиная с осени многие российские заемщики нарушали один ковенант за другим. А это повод для пересмотра кредитного договора, о чем якобы и просил HSBC — в прошлом крупнейший банк мира.

Нарушения ковенанта по экспортному контракту, когда падают цены, происходят сплошь и рядом, но это еще не самое страшное. Редко кто заложит в банках все свои экспортные контракты. «Потом несложно довнести обеспечение, надо только договориться», — считает директор корпоративного финансирования «Базового элемента» Андрей Ященко. Гораздо опаснее другие ковенанты, нарушения которых стали очевидны этой весной, когда появилась свежая финансовая отчетность.

Так, одно из условий многих кредитных договоров ограничивало соотношение долга компании и EBITDA («грязная прибыль» компании до уплаты налогов и т. д.). Банки таким образом пытались защитить себя от ситуации, когда компании задолжают столько, что не смогут платить. «До кризиса соотношение долга к EBITDA в “Базэле” было от 2 до 4, в зависимости от предприятия нашего холдинга», — рассказывает Ященко. В банке ING говорят, что обычно ковенанты срабатывали при соотношении 3–3,5. Но для хороших заемщиков делали исключения.

Когда грянул кризис, «Базэл» — как многие — уже не брал новые кредиты. «Русал», ГАЗ и «Главстрой», которые входят в эту группу, несли убытки: с осени цена на алюминий упала более чем в три раза, вдвое сократилось производство автомобилей, резко упали и объемы строительства. Доходы падали, но сумма кредита, взятого предприятиями «Базэла», не снизилась, и соотношение долга к EBITDA выросло в разы.

То же самое произошло со многими российскими предприятиями. Классическим можно считать случай «Мечела». «В прошлом году при EBITDA около $3,5 млрд они заняли $4,9 млрд», — рассказывает аналитик Unicredit Securities Георгий Буженица. Сейчас цены на уголь и металл упали, а вместе с ними и EBITDA «Мечела». В Unicredit Securities считают, что соотношение теперь составит 1 к 5,5. 1 — это «грязная прибыль» «Мечела», 5,5 — его долг. «Очевидно, что без реструктуризации обслуживать свой долг компании будет крайне трудно», — говорит Буженица. В «Мечеле» не стали комментировать эту тему.

Реструктуризация — это торг. Банки снижают платежи на некоторый срок, чтобы потом взять свое, увеличив их. Заемщик должен доказать, что в будущем сможет позволить себе платить больше, а это возможно лишь в том случае, если бизнес должника станет более прибыльным. Иначе нет смысла давать ему отсрочку. Но банкротить заемщика кредитору тоже невыгодно, особенно западному. В России не самое прогрессивное законодательство о банкротстве, процедура затянута и проводится она скорее в интересах заемщика: отобрать собственность за долги в России сложно. Вариант с переносом разбирательства в западные суды кредиторам тоже не нравится.

«Технически мы можем забрать себе офшор, на который записан завод, хоть сегодня, — говорит один из крупных западных кредиторов. — Проблема в том, что сам завод оншор, то есть находится в России. У него русский директор, лояльный своему владельцу. Будь у нас 50, 100 или 200% акций завода — из своего лондонского офиса мы сможем только грустно смотреть на то, как наши активы где-нибудь за Уралом утекают в неизвестном направлении. Поэтому надо договариваться». Причем делать это тихо, без огласки. Когда о проблемах с кредитом становится известно (как это произошло в истории с Аксаковым), глобальные инвесторы начинают нервничать.

Ященко из «Базэла» сейчас как раз пытается договориться. Он проводит крупнейшую в России сделку по реструктуризации задолженности — предприятия «Базэла» должны более $20 млрд. С каждым кредитором своя стратегия — с российскими банками надо вести переговоры один на один, а западные банкиры выбирают комитеты, которые договариваются от лица десятков банков. Комитет согласует условия с заемщиком, а дальше дело ведут корпоративные юристы. Когда они не могут прийти к соглашению, Ященко садится в самолет и вылетает на неопределенный срок в Лондон — пока не решит вопрос. «И так по десять раз на каждую реструктуризацию», — говорит он. Процесс не быстрый. Юристы рассчитывают завершить реструктуризацию долгов «Базэла» к зиме.

ТРИ ТИПА БАНКОВ

Лучшие юристы владельца «Базэла» Олега Дерипаски потратят на решение проблемы около года. Подмосковному предпринимателю Льву Щеголеву было проще, он реструктурировал свой долг всего за несколько дней. В марте Щеголеву позвонили из банка, где он взял кредит, и спросили, как идут дела. Дела шли неважно.

До кризиса бизнесмен одолжил $1 млн на постройку небольшого торгового центра в Нахабине. Центр достроили, но в этом году арендаторы отказались от всех заключенных контрактов. «Новых не найти», — говорит Щеголев. Ему стало ясно, что с кредитом надо что-то делать, а тут как раз позвонили из банка.

О реструктуризации договорились быстро: срок кредита увеличился до 10 лет, на первые 6 месяцев предоставлена отсрочка по платежам. Если за полгода Щеголев так и не найдет арендаторов, он сам заполнит торговый центр — создаст там новые бизнесы. У него уже есть ателье, парикмахерская и небольшая гостиница в том же Нахабине, а также ресторан.

Щеголев взял кредит в КМБ-банке, который входит в итальянскую Intesa. Это чемпион России по реструктуризации среди частных банков: 5171 случай с начала кризиса. «С октября наши менеджеры узнавали у клиентов, смогут ли они обслуживать кредит в изменившихся условиях», — рассказывает директор департамента малого и среднего бизнеса КМБ Лариса Беляева. Выслушав клиента, банк принимал решение: предлагать реструктуризацию или нет.

Клиенты в восторге, но эксперты сомневаются в жизнеспособности такой модели. «Банки, которые предлагают льготную реструктуризацию чуть ли не всем желающим, — первые кандидаты на вылет в случае второй волны кризиса», — уверен глава МДМ-банка Олег Вьюгин. Отсрочка по платежам на 6 месяцев не решает проблему, а только откладывает ее, считает он. «Если мы не видим перспективы восстановления бизнеса через полгода, мы не даем отсрочку», — отвечает Лариса Беляева.

МДМ-банк работает по другой схеме. Он предлагает клиентам реструктуризацию, но по текущим рыночным ставкам — под 16–22% годовых, а то и выше. «Мы понимаем, что многие из реструктурированных кредитов все равно станут “плохими”», — объясняет Вьюгин. Каждый «плохой» кредит — это убыток и уменьшение капитала, а по российским законам, если капитал падает ниже 10% от активов, банк должен быть закрыт. «Плохих» кредитов в кризис стало много, поэтому МДМ-банк пытается заработать на «хороших» клиентах больше — иначе не получится закрыть все растущие убытки, объясняет Вьюгин. Многие, конечно, не тянут такую реструктуризацию: доля невозвращенных ссуд в портфеле МДМ-банка — 9,1% на начало мая.

Кроме банков, которые проводят мягкую реструктуризацию, и банков, которые делают это на рыночных условиях, есть и третья группа. «Это банки, которые кошмарят клиента и, пользуясь кризисом, пытаются отобрать у него бизнес», — говорит Вьюгин. Таких банков немного. Но они, как правило, входят в состав финансово-промышленных групп и очень активны: при любой возможности сразу идут в суд.

Еще одна отличительная особенность таких банков — они громче всех требуют господдержки. Такая уж у них модель бизнеса, говорит Вьюгин: убытки растут быстрее, чем у других, а источников их покрытия нет. Чтобы получить помощь от государства, эти банкиры живописуют страшные последствия второй волны банковского кризиса, считает Вьюгин.

Недостатка в таких прогнозах в последние недели нет. И они весьма убедительны. Говорят, что председатель ЦБ Сергей Игнатьев каждую неделю ходит к премьеру и убеждает его в одном и том же: ситуация полностью под контролем, банковская система в хорошей форме, она справится с проблемой невозврата своими силами, госпомощь пока не нужна.

Вьюгин еще радикальнее: «Судя по тому, как развивается экономика в последние месяцы, совершенно ясно, что никакой второй волны кризиса не будет. Это возможно, только если произойдет что-то ужасное: например, в Китае вместо роста начнется спад».

Источник: журнал newsweek №21 (242), 18 — 24 мая 2009 года
Авторы: Игорь Иванов, Светлана Зайцева